«Любовь всегда рискует быть ранимой. Когда вы приходите волонтером и открываете детям свое сердце, то в ответ они могут отдаляться или даже оскорблять, например, попытавшись украсть или обмануть вас. Не бойтесь этого. Важно понять, почему они это делают, почему ставят эту защиту. Помните, что делаете это не ради себя»

«Мы хотели усыновить ребенка, но нам сказали, что детей нет. Есть очередь, в которой можно стоять годами»

«Ребенок не сразу умеет бегать. Сначала учится ползать, ходить и уж только потом бежит. Так и в нашем служении — работа строится по принципу ступеней. Каждый делает то, что может, и переходит на следующую ступень только когда готов»

«Когда я сдавала на права и пришла, как все, получать справку от психиатра, совершенно неожиданно оказалось, что в детском доме мне был поставлен диагноз «олигофрения»

«То, что я одна, никогда не влияло на мое желание взять ребенка в семью. Разве что только в тот момент, когда я решила, что это будет дочка. И, конечно, я чувствую двойную ответственность»

Кате удалось найти маму: она была удочерена английской семьей — внимание! — в возрасте 41 года. Разве такое возможно? Кому и зачем это было нужно?

«Тяжело? Да. Есть ли риски? Конечно. Но риски есть и с кровным ребенком. А тяжесть... она в разы окупается той радостью от того, что ты делаешь и что получаешь»

«В Дагестане появилась тревожная тенденция: родители на бумаге отказываются от своих детей, чтобы получать льготы и выплаты от государства как опекуны. И вообще, то, что в кавказских республиках практически нет детских домов — это миф».

«От 30 до 40 процентов семей после обучения в „Школе приемных родителей“ отказываются от идеи усыновления, так как здраво оценивают свои силы, время и возможности. Но есть и такие мамы и даже папы-одиночки, которые берут ребенка в свою, пусть и не полную, семью»

«Нам не страшно брать в семью детей-подростков. Страшнее было в 90е, когда приходилось вылавливать их по подвалам в морозном Абакане или видеть их, одурманенных клеем и собирающих объедки фастфуда»